Совиный дом - Страница 78

Невероятно! И это еще не все! И к тому же кровотечение у герцогини! Ясно, что оно было следствием горя и волнения. В конце концов, нельзя винить герцога, раз Клодина так легкомысленна, и так далее, и тому подобное.

— Ужасно! — жалобно воскликнула старая баронесса. — Кто мог ожидать такого от Герольдов?

— А как относится ко всему этому барон Герольд? Он был бледен, как мертвец, когда герцогиня развенчала Клодину.

Толки все разгорались, но вдруг все умолкли. Кто-то сказал:

— А ведь вон едет нейгаузовский экипаж!

— Верно, и быстро приближается!

Все сделали вид, что заняты разговором о совершенно других вещах. Дамы обращались друг к другу, обмахиваясь веерами, но все глаза — молодые и старые — устремились навстречу подъезжавшему экипажу. Быстро неслись вороные кони, кучер и лакеи были в безукоризненных ливреях, голубых с желтым, а кто же в коляске? За длинным столом вдруг все сняли шляпы, мужчины вскочили, дамы начали кланяться и любезно улыбаться.

Но что это? О Господи! Клодина фон Герольд с перевязанной рукой рядом с фрейлейн Беатой? А напротив барон?

Экипаж остановился у подъезда курзала. Молодой гусарский офицер и мрачный атташе при посольстве стремительно кинулись к экипажу. Любопытство одолевало всех.

— Как здоровье герцогини? — спросил офицер у Клодины.

— Герцогине лучше, — последовал приветливый ответ.

— Но вы, милостивая государыня, кажется, повредили руку? — спросил атташе, подкручивая усы.

— Незначительное повреждение, — ответил за Клодину Лотарь. — Я надеюсь, моя невеста скоро будет владеть рукой. Ах, извините, забыл сказать, что перед вами только что помолвленная пара: мы дали друг другу слово вчера вечером. Неожиданность, не правда ли, господа? Но, Клодина, вот принесли воду. Надеюсь, она холодная?

Он пожал руки стоявшим, и они обменялись выражениями поздравления и благодарности. Клодина выпила стакан воды.

— Поезжай дальше! — приказал Лотарь и, сняв шляпу, низко и серьезно поклонился сидевшим за столом.

Скоро быстро катившийся экипаж выехал на пустынную дорогу, сопровождаемый заключительными аккордами вальса, продолжавшими звучать в пронизанном лучами солнца и пропитанном запахом сосен воздухе. У большого стола вдруг смолкли языки, так же, как после аккорда на литаврах и трубах замерли звуки вальса. Общество не сразу пришло в себя от изумления. Первым с достоинством заговорил старый генерал:

— Я говорил, что это все были пустые разговоры!

— О Бог мой! Всегда все так перевирают! — вздохнула чувствительная баронесса. — Кто собственно это выдумал?

— Антони фон Болен писала мне сегодня, — сказала одна из хорошеньких графинь Паузевитц, — но просила ничего не рассказывать.

— Ну, так говори теперь! — воскликнула графиня-мать, раздраженная чрезмерной скрытностью дочери.

— Клодина фон Герольд дала вскрыть себе артерию, чтобы отдать свою кровь для спасения герцогини, — сказала молодая графиня. — Антони пишет, что без этого переливания герцогиня умерла бы от сильной потери крови. Ох, ужасно! Я бы никогда не решилась!

— Боже, какой ужас! — воскликнули дамы.

— Безумно отважно! — воскликнул маленький офицер с блестящими глазами.

— Ей Богу, можно влюбиться! — воскликнул генерал и получил за это строгий взгляд своей супруги.

— Она была сейчас удивительно хороша, — меланхолично сказал мрачный атташе. — Черт возьми, почему у меня нет двух имений! Нельзя не позавидовать этому Герольду!

— Да, он подал в отставку, — сказал гусар, — и собирается сам управлять своими имениями.

— Что ты знаешь еще, Лоло? — спросила графиня Паузевитц у дочери.

— О, она получила так много бриллиантов, — поспешно отвечала та, — старая герцогиня ухаживала за нею, как за дочерью, целовала и ласкала ее.

— Ах, прелестно!

— Когда будет свадьба?

— Они, вероятно, проведут зиму в резиденции.

Разговор продолжался в том же духе. В глубине души каждый считал Клодину недостойной такого счастья, но никто не смел отбываться непочтительно о невесте барона Герольда фон Нейгауза. Теперь настроение общества совершенно изменилось, и дамы единодушно постановили послать молодой невесте корзину цветов в знак благодарности за спасение жизни всеми любимой герцогини.

Тем временем нейгаузовский экипаж подъехал к Совиному дому. Сад и дом были залиты мирным вечерним светом. Прекрасное лицо Клодины вдруг выразило болезненный испуг — старая створчатая дверь была украшена гирляндой из листьев и цветов!

— Лотарь, — прошептала она и, выходя, коснулась его руки. — Я прошу, нет, я требую от вас — вернитесь домой с Беатой, я одна подготовлю Иоахима. Я вам сообщу, когда захочу видеть вас. Здесь я не могу разыгрывать спектакля — это выше моих сил.

Он, видимо, боролся с каким-то решением, но вид полных отчаяния голубых глаз заставил его уступить, должно быть, она еще плохо чувствовала себя. Он не возразил ни слова, только обернулся и попросил Беату останься в экипаже, потом проводил невесту до ворот, где их встретила маленькая Эльза, и против ее воли поцеловал ей руку.

— Когда вы желаете поехать в Альтенштейн? Сегодня вечером позволите мне проводить вас? — спросил Лотарь.

Клодина остановилась в калитке и кивнула на прощания Беате; в своем волнении она чуть не забыла о подруге, но та не заметила этого — она смотрела на окно башни.

— Благодарю вас, Лотарь, — тихо, но решительно сказала Клодина. — Я не вернусь в Альтенштейн, а останусь здесь и отсюда извещу об этом герцогиню. Вы не верите? — продолжала она с усталой улыбкой. — Уверяю вас, у меня действительно нет сил для этой игры. Я пыталась сегодня храбро исполнить свою роль, не правда ли? Пожалейте меня!